Нерадивая дочь - Лариса Джейкман
Максим явно старался предостеречь жену от неприятных ощущений, Татьяна понимала это, но сказать о подслушанном разговоре все же не решилась.
Но избежать трагедии тем не менее не удалось. За два дня до приезда Эдика и Лики, мать и дочь сидели перед телевизором, смотрели вечернюю передачу, и мама начала дремать. Натальи в этот день не было. Поэтому Таня осторожно предложила маме пойти спать. Та воззрилась на нее полусонными глазами и сказала:
– Нет, я кофе хочу, сварите-ка мне, милочка.
Мама все реже и реже называла ее по имени, а слово «дочка» не звучало из ее уст совсем.
– Не нужно пить кофе на ночь, будет плохой и тревожный сон. Лучше чай с ромашкой и пилюлю для спокойного сна.
Мама спорить не стала, пилюлю на ночь она принимала каждый день, поэтому это не было для нее необычным. Пузыречек со снотворным хранился в ее прикроватной тумбочке.
Они поднялись наверх, Таня помогла маме переодеться ко сну и умыться. Чашка теплого чая и маленькая таблеточка были уже приготовлены. Еще немного, мама уляжется в кровать и быстро заснет. Тогда можно будет поговорить с Максимом, расслабиться, почитать книгу или посмотреть телевизор. Но не тут-то было. Мама сняла халат забралась с ногами на кровать и спросила:
– Вы у нас надолго?
– А почему вы спрашиваете? – в тон ей переспросила Татьяна.
– Мне кажется, что я вам в тягость. Вы тяготитесь мной, как и все остальные. Сыну я могу это позволить, но посторонним людям я мешать не хочу. Если вы устали, можете оставить мой дом, я не нуждаюсь в вашей помощи. Где Эдик? Почему он не приходит ко мне? Почему оставил меня на чужих людей?
И мама неожиданно разрыдалась. Татьяна не знала, что предпринять. Эдик с Ликой говорили ей про какие-то успокоительные уколы, но это на крайний случай. Наступил ли он уже, или нет? Да она и не решится сделать маме укол.
– Успокойся пожалуйста! Я не чужой человек, я твоя дочь, в конце-то концов! – неожиданно для себя выпалила Таня. – Или нет? Почему ты называешь меня на «вы», и почему я должна обращаться к тебе по имени отчеству?
Мама неожиданно прекратила свою только что начавшуюся истерику и уставилась на Таню широко раскрытыми глазами.
– У меня нет дочери! – сказала она твердо. – То есть была девчонка, но не родная. У меня сыновья, двое, но один умер, Ленечка. А Эдик остался жив.
– Понятно. Но я же прожила с тобой и с папой все свое детство и юность. И я получаюсь не родная?
При этих словах Таня открыла фотоальбом на своем мобильном телефоне и показала маме несколько семейных фотографий, где они сняты все вместе. Мама как всегда обнимает Эдика, а папа ее, Таню.
– Вот, смотри, я специально их пересняла на телефон, чтобы показать тебе, вдруг они у тебя не сохранились. Вот же мы, все вместе, мама.
Елизавета Тимофеевна надела очки и долго разглядывала эти фото, при этом она неустанно повторяла:
– Эдичка, сыночек. Какой он маленький еще. А это Георгий с дочкой.
– Это я. Значит Георгию я дочка, а тебе?
И вот тут мама ударилась в воспоминания, да так неожиданно, и с таким вдохновением, что Татьяна удивилась. Мама рассказала все, только умолчала о том, кто был отцом мальчиков, этой темы она не касалась, но Таня уже догадалась, что это был Николай. В ее рассказе лишь проскользнуло:
– Когда Николай погиб, или пропал, не знаю, я осталась с Эдиком одна, так как мой Ленечка родился мертвым. А у Георгия умерла жена при родах. Мы с ней вместе рожали. Потом я выкармливала грудью его дочь, ну а позже он на мне женился. Мы стали жить вместе, я, он, Эдичка…
– И я, – тут же добавила Таня. – Мамочка, посмотри на меня, это же я, твоя дочь, пусть и приемная. Какая разница! Я же всю жизнь любила тебя, как родную маму. И с Эдиком мы очень близки, как брат и сестра. Папочка у нас умер, но ты-то с нами, и мы тебя не бросим, ни Эдик, ни я.
Елизавета Тимофеевна внимательно посмотрела на дочь, в ее глазах промелькнули искры какого-то осознанного понимания происходящего, она вдруг взяла Таню за руку и сказала:
– Ну вот и разобрались, вот и хорошо. Теперь можно спокойно умереть. Недолго мне осталось. Я просто устала жить с камнем на душе.
Татьяна прижалась к ней всем телом, погладила по волосам, по спине, прошептала какие-то ласковые слова, затем напоила чаем и уложила в постель, заботливо накрыв одеялом. Мама притихла, закрыла глаза и отвернулась. Таблетку она принимать не стала, но дочь и не настаивала.
Таня долго не могла уснуть в эту ночь, размышляя над тем, что рассказала ей мама. Все постепенно встало на свои места, она наконец узнала правду, но от этого ей не стало легче, оказывается, что она сирота, ее родные родители умерли, а ближайшие ее родственники, мама и брат, всего лишь сводные, неродные. Но в глубине души она так не считала, она по-своему любила их, свою строгую маму и замечательного брата, и никогда не отказалась бы от них, ни при каких обстоятельствах.
С этими мыслями она наконец заснула, а ранним утром проснулась от зябкой прохлады и тут же спустилась вниз. Входная дверь была открыта настежь, Таня тут же выбежала во двор и стала метаться по саду. Она громко звала маму, но ответа не было. Затем Татьяна вновь вернулась домой, зашла в мамину спальню и испугалась. На полу валялся пустой пузырек от снотворных таблеток, постель была пуста, а через спинку кровати был перекинут мамин халат.
Таня вновь бросилась в сад, и наконец она нашла маму. Та стояла в пруду по пояс в воде, ночная рубашка колоколом вздулась вокруг нее, а вокруг ее мокрых седых волос суетились маленькие мошки.
– Мама!!! – изо всех сил крикнула Таня и бросилась за ней в воду.
Елизавета Тимофеевна отстранилась от дочери и выходить из воды не желала. Она молча и упорно отталкивала Таню от себя, и сладить с ней было очень трудно. Через несколько минут она увидела спешащую ей на помощь Наталью, которая, видимо, только что явилась на службу, и вдвоем им удалось вытащить маму из пруда и увести в дом.
Через полчаса приехала скорая, мама на тот момент уже крепко спала, а Таня горько плакала и умоляла врачей спасти ее.
– Как же это вы не уследили за больным человеком? – выговаривал ей врач скорой помощи, когда маму на носилках загружали в машину.
Уже были предприняты какие-то меры для очищения желудка, но теперь все зависело лишь от того, насколько сильно снотворное всосалось в кровь.
– Сколько таблеток было в пузырьке? – снова строго спросили ее.
– Штуки три, не больше. И одна на тумбочке, она отказалась принять ее на ночь.
– Вот вам и результат. Если бы вы заставили ее, такого бы не случилось. Во всем происшедшем ваша вина, и только ваша.
Маму увезли, а Татьяна осталась дома в полной прострации и с тяжелым камнем вины на душе. Наталья, как могла, успокаивала ее:
– Не виноваты вы, не терзайтесь. Я тоже сколько раз укладывала ее без таблеток. Если она не захочет, то вы ее не заставите.
– Да я все понимаю, но все равно это ужасно.
– Она кому-то письмо отправила дня два назад, – продолжила Наталья. – Кому, не знаю, но попросила меня прогуляться до почтового ящика. Боюсь, кабы не натворила глупостей.
Таня призадумалась немного, но кому мама могла бы написать, она так и не взяла в толк.
«Может быть Эдику, „на деревню дедушке“ или своему Николаю, он у нее последние дни с уст не сходил. Теперь уж и не узнаешь», – подумала про себя Татьяна и выбросила эту мысль из головы.
Вскоре вернулись
